Номер 2, страница 234 - гдз по 9 класс учебник Захарова, Черкес

2. Поясните, почему фантастический финал повести «Шинель» основан на применении гротеска. Почему критики сравнивают немую сцену из «Ревизора» с окончанием истории Башмачкина? Мог ли писатель использовать здесь иной художественный приём?

2. Фантастический финал повести «Шинель» основан на применении гротеска, потому что в нём сочетается несочетаемое: реальное и фантастическое, трагическое и комическое. Призрак мелкого, забитого чиновника Акакия Акакиевича вдруг становится грозным мстителем, «мертвецом», который наводит ужас на живых, особенно на «значительных лиц». Этот резкий, парадоксальный контраст между прижизненным образом героя и его посмертными действиями создаёт гротескный эффект. Образ призрака-грабителя, срывающего шинели, одновременно и абсурдно-смешон, и глубоко трагичен, что подчёркивает социальную несправедливость, толкнувшую «маленького человека» на такой отчаянный, хоть и сверхъестественный, бунт. Гротеск доводит ситуацию до абсурда, обнажая истинную, уродливую сущность бюрократического мира.

Критики сравнивают немую сцену из «Ревизора» с окончанием истории Башмачкина, потому что оба финала представляют собой момент «окаменения» или ошеломляющего прозрения для персонажей, символизирующий высший суд над ними. В «Ревизоре» известие о приезде настоящего ревизора заставляет коррумпированных чиновников застыть в гротескных позах, что обнажает их нравственное уродство и крах их мира. Точно так же явление призрака Башмачкина, особенно его встреча со «значительным лицом», является моментом расплаты. «Значительное лицо» остаётся потрясённым и напуганным, вынужденным столкнуться с последствиями своей жестокости. Обе концовки служат нравственным приговором, где устоявшийся порядок рушится под действием внешней, высшей силы (настоящего ревизора или сверхъестественного мстителя), оставляя виновных в состоянии шока и бессилия.

Писатель вряд ли мог использовать здесь иной художественный приём для достижения столь же мощного эффекта. Реалистический финал, например, расследование или раскаяние «значительного лица», был бы менее выразительным и не соответствовал бы сатирическому стилю Гоголя. Чисто трагическое завершение истории лишило бы её элемента острой социальной критики и причудливого, почти комичного, правосудия. Именно гротеск и фантастика позволяют Гоголю выйти за рамки реализма и донести мощное аллегорическое послание о дегуманизации и возможности бунта, даже из-за гроба. Этот приём возводит частную трагедию до уровня универсального социального обобщения, чего другой подход, возможно, не смог бы сделать с такой силой и оригинальностью.